– С места не сойти, – сказал Мазур. – Место бойкое, улица центральная – в самый раз для аптеки. Повесить вывеску побольше и покрасивее, чтобы издалека видели…
Отношение к нему переменилось кардинальнейшим образом.
– Однокомнатную? – сказала самая старая уже заинтересованно. – Так у нас на всех пяти однокомнатные. Третья, над ней, значит…
– Седьмая, – беззвучно пошевелив губами и воздев глаза к небу, подсказала сидящая рядом. – Седьмая, потом одиннадцатая, за ней, на третьем, пятнадцатая…
– Нет, мне бы на первом этаже, – сказал Мазур. – Каково больным будет наверх карабкаться?
– Я ж говорю – третья. Только этот коммерсант, может, и не сдаст?
– Семеновна, да с чего ж он коммерсант?
– А говорили – из этих?
Меж старушками вспыхнула оживленная дискуссия. Мазур не вмешивался, навострив уши. Скоро выяснилось, что старушки здесь сидят, словно на боевом посту, с рассвета до заката, если нет дождя, и знают всех, кто в их подъезде обитает. Жилец из однокомнатной третьей коммерсантом был окрещен по некоторым чисто внешним признакам: подъезжал на новеньких «Жигулях», входил и выходил нерегулярно, что позволило бабулькам сделать в общем-то логичный и верный вывод – где бы ни работал, строгим распорядком дня не связан. А вдобавок ходит в кожаном пальто, пиво в авоське не таскает, и к нему порой захаживают такие же, как он, хорошо одетые, трезвые. Точно, коммерсант или мафиози, вон как вежливо здоровается…
– А дома он, интересно? – спросил Мазур, когда старушки стали повторяться.
– «Жигули»-то вон стоят, – Она показала на белую «семерку», в самом деле новенькую.
Ничего не поделаешь, придется идти. Мазур вошел в подъезд – хорошо еще, дверь закрывается, со двора не видно, покурил меж первым и вторым этажом, преспокойно вышел. Развел руками:
– Не открывает что-то, спит, видимо. Через часок еще зайду, больно уж место хорошее…
И побыстрее свернул за тот же угол, из-за которого вышел. Джен нетерпеливо кинулась навстречу:
– Где тебя носит?
– Погоди, – сказал Мазур, озираясь.
Окна выходят на запущенный парк, место тихое. Первый этаж расположен довольно высоко, вон тот балкон, судя по всему, как раз третьей квартире и принадлежит. Положительно, явку выбирали тщательно: при необходимости ничего не стоит, прыгнув с балкона, уйти через парк… Балконная дверь приотворена, но за плотными занавесками ничего внутри не видно.
– Иди уж, – сказал он. – Только, я тебя очень прошу… Сверим часы. Ровно через пять минут, если все пройдет гладко, выгляни на балкон. Якобы любуешься диким ландшафтом. И обо мне ничего не говори, идет? Скажи, что вас из тайги выбралось целых шестеро, и старший группы оказался настолько предан идее братского сотрудничества, что благородно отпустил тебя на явку, усадив в такси…
– Хорошо, – нетерпеливо сказала она, переступая на месте. – Я постараюсь побыстрее…
Мазур отошел поглубже в парк, уселся на облюбованную скамейку под высоченным тополем с облетевшими листьями. Листья толстым слоем усыпали потрескавшиеся бетонные дорожки, неподалеку уныло возвышается чаша фонтана – на первый взгляд, бездействующего со сталинских времен. Три фигуры на постаменте посреди широкой чаши облупились настолько, что не разобрать, то ли пионеров когда-то изображали, то ли трех поросят.
Пять минут. Шесть. Семь. Светло-коричневые занавески с еще более светлым узором не шелохнулись.
Он ждал еще минуту – учитывая непредвиденные случайности и накладки. Однако в толк не мог взять, что за накладки могут помешать человеку непринужденно выйти на балкон или хотя бы выглянуть, находясь в гостях у земляка и собрата по профессии. Либо засада, либо…
Вообще-то он мог и уйти. У него не было прямого приказа бросать Джен в подобной ситуации, но был другой приказ: спасать в первую очередь кассеты. Выводы сделать нетрудно. И все же…
Можно сказать, он к ней привязался. А можно сказать – не привык бросать …
Решительно встал, быстрыми шагами приблизился к углу дома и направился к балкону. Напрягся, подпрыгнул, ухватился за ржавые вертикальные прутья, сделал парочку махов – и перебросил тело через перила, бесшумно, как учили. Оглянулся вокруг – ни зевак, ни прохожих. Достал пистолет, держа его дулом вверх, сделал глубокий вдох, выдох…
И ворвался в комнату сквозь узкую щель в приотворенной двери, левой рукой отбросив занавеску, держа пистолет в полусогнутой правой. Тот, что связывал руки лежащей ничком Джен, еще успел поднять голову – в следующий миг Мазур угодил ему твердым носком кроссовки по болевой точке меж шеей и плечом, сбил на пол, добавил еще. Вихрем пронесся в кухню – никого. Туалет и ванная пусты. Дверь заперта изнутри и заложена на стальную щеколду.
Вернувшись в комнату, он быстренько развязал Джен руки и справедливости ради той же веревкой спутал запястья бесчувственному хозяину. Отмотал от валявшейся тут же довольно объемистой бухточки нейлонового канатика еще кусок, связал ноги, накинул на шею скользящую петлю и другой конец привязал к лодыжкам – теперь хозяин при резком движении сам себе надежно перехватил бы дыхание. Наклонился над Джен, похлопал по щекам. Нигде не видно газового баллончика или шприца – похоже, просто-напросто вырубил приемом, сволочь такая…
Зажал ей нос, приподняв за плечи. Вскоре Джен, не открывая глаз, стала фыркать и слабо вырываться. Медленно разлепила веки.
– Привет, – сказал Мазур. – Говорил я тебе? Встать можешь?
– Сейчас… – она приподнялась, села, потирая левой рукой висок. – Ты откуда…
– Шел мимо, – нетерпеливо сказал Мазур. – Что, поссорились?