– И шо я в тебя такой влюбленный? – осклабился таксист. – Посиди возле Джульетты минут пяток, сейчас оформим, как в лучших домах Лондона. Мы ж тут не звери, про любовь понимаем…
…Мазур прекрасно понимал, что доят его по максимуму, – грех не попользоваться таким случаем. Но отчитываться за командировочные денежки ему ни в коем случае не грозило, и он метал сотенные не жалея – крашеной блондинке, распорядителю-таксисту, дежурной по второму этажу И видел, что они ничегошеньки не заподозрили, – возможно, и зашевелились бы в их сообразительных головушках кое-какие мысли, будь он один и требуй номер на ночь без всяких документов. Однако Джен стала весомейшим аргументом в пользу его версии. Деньги, мужик и красивая девочка – идеальное сочетание аргументов, способных задавить любые подозрения в зародыше…
– Ну вот, – сказал проводивший его до номера таксист, открыл дверь ключом и распахнул ее с таким видом, словно великодушно предоставлял собственную квартиру, а сам уходил спать на чердак. – Буфет вон там, если что, Танька снизу звякнет Эльке, – он кивнул на дежурную, старательно смотревшую в другую сторону. – А уж Элька тебе моментом в дверь стукнет. Тук-тук, тук-тук-тук… Ты у нас не первый такой Ромео, и не десятый даже…
– Да я вижу, механизм отработан, – сказал Мазур. – Молодцы.
– А то! Нужда заставит – блоху научишься подковывать…
– Значит, Коля, я тебя в двадцать три ноль-ноль жду… – сказал Мазур.
– Как штык, – важно заверил таксист и удалился, фальшиво насвистывая свадебный марш Мендельсона.
Номер оказался, по здешним меркам, довольно-таки неплохим – спальня и прихожая, высокий сервант с посудой, цветной телевизор, притом работающий.
– Девичьего трепета не испытываешь? – осведомился он, усаживая ее в мягкое кресло перед телевизором.
– Шуточки у тебя… – огрызнулась она устало, беззлобно. – Слушай, это что – цветной телевизор?
– Ага, – сказал Мазур, оглянувшись на экран битого жизнью «Электрона», где жутким химическим колером светились краски, в которых при некотором напряжении ума можно было опознать синюю, красную и желтую. – Бывает и хуже. Нам здесь долго не жить… Ты посиди, а я в буфет схожу.
– Только, умоляю, не нужно ни местных яств, ни орешков для «третьего мира»…
– Учту, – пообещал он, сбрасывая куртку.
Когда он возвращался, пышноволосая Элька сделала большие глаза и завистливо вздохнула – Мазур не сомневался, что в ближайшее же время ее дружок прослушает краткую, но весьма эмоциональную лекцию на тему: «Бывают же мужики!» Впрочем, глаза у Джен стали столь же огромными:
– Это что?
– Шампанское, – сказал Мазур, методично выставляя бутылки из картонного ящика на стол. – Ровно дюжина. В старые времена, при государе императоре, господа офицеры, особенно морские, счет шампанскому вели непременно на дюжины. А это фрукты, – он выложил кучу огромных желтых апельсинов. – А это – шоколад, он у нас, между прочим, получше ваших «Сникерсов»…
– Нет, ты что, всерьез рассчитываешь все это истребить? Мы же на четвереньках поползем…
– Да нет, конечно, – сказал Мазур, поставил под стол банку пива, уселся напротив и серьезно сказал: – Ты знаешь, можешь и посмеяться, но… Захотелось вдруг представить, что вокруг и в самом деле все прекрасно, беззаботно, и ничего нет, кроме шампанского, фруктов, красавицы, ожидающей в номере… Денег у меня больше, чем нам необходимо, это ж на целый взвод было рассчитано… Почему бы и нет? Можем мы себя немножко побаловать?
– Что-то в этом есть, – задумчиво сказала Джен, катая по столу апельсин. – Только не рассчитывай, что после пары бокалов я пойду туда… – она кивнула в сторону спальни.
– Дорогая, я прекрасно понимаю, сколь высоки моральные качества агентов ФБР, – сказал Мазур. – Вы, американцы, всегда заботились о морали, даже с комиссарами нас обставили…
– То есть?
– Комиссар – это назначенный правительством чиновник, надзирающий за политическим и моральным состоянием армейских частей, – сказал Мазур. – Так?
– Так. Уж это-то я про ваших комиссаров знаю, читала кое-что…
– Вот и мимо, – сказал Мазур. – Я тебе только что зачитал официальную формулировку, охватывающую функции и полномочия американских комиссаров. Каковые у вас в армии появились годах в тридцатых прошлого века… Так кто с кого брал пример? – Нет, серьезно?
– Вернешься, полистай энциклопедии, – сказал Мазур. – Комиссаров вы изобрели, милые мои, а большевики у вас идею подхватили готовенькой… – Он ловко откупорил бутылку и разлил по бокалам. – Много не будем, а понемножку можно… Кстати, рация до сих пор так ни разу и не пискнула – лежит твой соотечественник и думает печальную думу.
– Он у меня ляжет, – сказала Джен агрессивно. – Дай мне только домой добраться… Маллисона наизнанку вывернут, найдется кому…
– Ты там поосторожнее, – серьезно сказал Мазур. – Твое здоровье! Ну, еще что-нибудь веселое рассказать? Хочешь еще один указ императора Петра Первого? Снова подлинный? – Он подобрал в уме подходящие архаизмы, кратенько объяснил ей насчет уральских богачей, обнаглевших от полной вседозволенности, и торжественно начал: – «Ведомо мне стало, что заводчики мои на Урале, поелику оторваны от зраку моего, Никита Демидов и солеварщик Строганов Семка, перестали достодолжное попечение иметь о пользе государства Российского и, вознесясь до богатств немыслимых, теряют облик и подобие человеческое. Занимаются потехами праздными и исканиями не солей и руд горных, а поисками и охотой за телами бабьими, превращая заводы наши в Содом и Гоморру Никита сын Демидов, по установленному мною розыску, учиняет перемены в женском поле по четыре-пять разов на месяц и уподобился султану турецкому. Наплодил потомства столько, что на цельный завод работных людей хватит. На вызовы обербергкомиссара пермского не является. А приехал в Пермь по своей нужде на барже с литьем и в виде непотребном гонял с бабами пьяными и голыми на тройках по улицам, прохожих пермяков садил в сани насильно и, напоив, в грязь ссаживал. Бергколлегии чиновника особых дел Иванцова раздел догола и, машкеру козла ему нацепив, женил на козе, и до тех пор собственноручно его плетью охаживал, пока сей несчастный с козой, поправ закона божьего, не соединился…»