– Теоретически, – нехотя созналась она.
– Ну, а я – практик… И потому – пессимист.
– Но не в квартиру же со мной…
– Под окошком постою, как влюбленный, – сказал Мазур. – Понимая всю щекотливость твоего положения. Ладно, посторожи, пока я все это замаскирую снова… или нет! Есть идея получше…
Он за несколько минут привел тайник в состояние полнейшего разгрома. Душу щемило от такого вандализма – одежду разбросал вокруг, срубив ножом еще несколько кустов, рассыпал патроны, вывинтил запалы из гранат и забросил подальше. Еду и вовсе раскидал по прилегающей местности – очень скоро набежит мелкое зверье, распотрошит пластиковые пакеты, усугубляя картину разгрома. И ни один преследователь так и не поймет, что же тут, собственно, произошло, что именно из тайника было взято – если было…
– Знание иностранных языков – великая вещь, запомни на будущее, – говорил он, шагая рядом с девушкой. – Есть одна невыдуманная история. Сто пятьдесят лет назад, в восемьсот сорок пятом, в закрытую тогда для иноземцев Японию заявилась английская эскадра. И стояла на рейде, пошевеливая пушками – мягко и ненавязчиво убеждала установить дипломатические отношения. Японцы послали на корабли группу ниндзя. О ниндзя много наврано, но эти парни и в самом деле умели работать… Они тихонечко проникли на корабль, просмотрели все бумаги в каюте командира эскадры, даже подслушали его совещание с офицерами. И так же незаметно ушли… – он сделал театральную паузу.
– А где юмор?
– А юмор здесь в том, что означенные ниндзя при всей своей подготовке не знали ни словечка по-английски. А потому ни слова не поняли в бумагах, ни слова не уразумели из услышанного. Так-то… Подожди, – взял он девушку за локоть. – Мы сейчас свернем вон туда…
– Зачем?
– А чтобы сделать круг и взобраться во-он на тот обрыв. Не самое удобное место для засады, но нам это на руку…
– Ты что, хочешь…
– Ага, – сказал Мазур. – За ветерком я наблюдаю давно, он вот уже с час не меняет направления. Дует в направлении пройденного пути. Собаки нас не учуют. Не могу я оставлять этих ребят за спиной… Они не отстанут. Это Азия.
– Нехорошо как-то, – вздохнула Джен. – Это же мы к ним нагрянули…
– Все я понимаю, – глухо сказал Мазур. – Но когда вопрос стоит примитивнейше, «кто кого», выбирать не из чего. Ты не вздумай высовываться, без тебя справлюсь…
…На обрыве, вздымавшемся над длинной впадиной, забитой высокими обомшелыми елями с длинными сухими ветвями, они пролежали часа четыре. Джен в конце концов задремала, улегшись ничком, подложив под щеку вязаную шапочку. Пару раз засопела носом во сне – но никаких признаков подступавшей простуды пока что не было. У себя их Мазур тоже не чувствовал.
Ожидание – штука тягостная, и привыкнуть к нему невозможно. Мазур внутренне извелся, но лежал смирно, через каждые пять минут с ритмичностью часового механизма поднося к глазам бинокль и изучая окрестности. Ветер так и не переменился, небо чуточку очистилось, но серого было больше, чем синего.
Они появились, когда Мазур твердо постановил выждать еще час, а потом отправиться восвояси другой дорогой. Переправа далась им нелегко – Мазур быстро рассмотрел, что одежда у них мокрая, даже обтрепанные меховые шапки. Трое, растянувшись цепочкой, продвигались трусцой на низеньких серых учагах. Вокруг невеликого аргиша носилась черно-белая собачонка с закрученным в колечко хвостом. Сразу видно было, что едут они, почти в точности повторяя маршрут беглецов. Карабины наизготовку. По лицам не понять, молодые они или старые – узкоглазые, морщинистые физиономии казались одинаковыми, изначальными, как эта тайга. Мазур чувствовал себя последней сволочью, но другого выхода не было, в конце концов, они первыми начали стрелять и недвусмысленно дали понять, что намерены убить…
Тронул пальцем теплую щеку Джен. Она мгновенно проснулась, в первый миг недоумевающе хлопнула глазами. Мазур приложил ей палец к губам, ощутив на миг совершенно неуместную здесь мимолетную нежность, – ну не место ей здесь, не место, дома надо было сидеть…
Показал знаками, чтобы лежала тихонечко и не высовывалась. Она столь же выразительным жестом заверила, что поняла, – но револьвер положила рядом с собой.
Мазур бесшумно, упираясь локтями, припав к земле, подполз почти к самому краю обрыва. Дальше нет смысл а – и место начинается открытое, и чертова собачка учуять может, несмотря на ветер. Он не верил во всевозможные колдовские способности, приписываемые соплеменникам его преследователей: если что и было в старину, быльем поросло, отчего-то ведь гонятся с винтарями, не полагаясь на шаманское чародейство…
До них – метров семьдесят. Все шансы. Мазур задержал дыхание, прицелился в последнего и мягко потянул спуск.
Того словно бы шквальным порывом ветра снесло с оленя. Учаг, оставшись без седока, встрепенулся, но тут же побрел вперед. Донесся заливистый лай собачонки. Двое оставшихся отреагировали с похвальной быстротой – по сторонам прожужжали выпущенные наугад пули. Мазур выстрелил. Второй свалился у ели. За ним – третий. Дистанция все же подвела – третий, выронив карабин, попытался отползти в сторону, он уже понял, откуда стреляют, полз прочь от обрыва… Глушитель со слабым щелчком плюнул желтым пламенем. Ползущий замер, шапка свалилась. Собачка металась вокруг, зло, потерянно гавкая. Мазур выждал еще минут пять – но никто из трех не шевелился, в бинокль видно было, что они мертвы, что олени равнодушно бродят меж деревьев. «Никакого проклятия с Золотой Бабой не связано, – зачем-то подумал Мазур. – Никаких проклятий для нахала, дерзнувшего…» Но на душе от этого не стало легче, наоборот…